Как Восточная Пруссия «подсела» на русских рабочих

Численность прибывавших из России в Германию батраков на рубеже XIX- XX веков достигла нескольких сотен тысяч человек.

Фото: Википедия

В последней трети XIX века Германия стала для России главным экономическим партнером, занимая первое место как в структуре импорта, так и в доле экспорта продукции. Восточная Пруссия получала от этого особенно ощутимые выгоды.

Плоды урбанизации

Прежде всего, «поднялся» портовый Кёнигсберг, и доселе являвшийся важным грузоперевалочным пунктом для нашего Северо-Запада. А после того как из российской глубинки до восточнопрусской столицы дотянули железнодорожные пути, этот город распространил свое влияние на малороссийские, юго-западные и отчасти южные губернии огромной империи. К 1880 году значение Кёнигсберга в этом отношении настолько возросло, что его полушутя называли «русским портом».

Важнейшую часть российского экспорта составляло зерно. Однако достаточно узкая специализация вкупе с высокой монополизацией сыграли с Кёнигсбергом злую шутку, во многом поставив его экономическое благополучие в зависимость от хлебной торговли с Россией. И стоило у нас разразиться неурожаю, как деятельность кёнигсбергского порта падала до критических показателей. А вскоре обозначилась еще одна зависимость от восточного соседа.

В 1880-е в Германии начался бурный рост промышленности. Появляющиеся как грибы после дождя заводы и фабрики испытывали острую нехватку рабочих рук. И в города за длинной маркой и более комфортной жизнью потянулись сельские жители, в первую очередь, естественно, молодые. Представление о размерах этого исхода может дать выдержка из донесения Дмитрия Островского, русского генконсула в Данциге, который прямо указывал на то, что «…немецкому сельскому хозяйству угрожал полнейший крах», если бы на место убывающих не начали приезжать другие сезонные рабочие - из России. И, как подтверждал дипломат, «с каждым годом все больше и больше».

«Русарбайтеры» идут!

Наплыв русских гастарбайтеров встревожил правительство Германии, всерьез опасавшееся «славянизации» восточных провинций государства. И немцы оперативно приняли меры. Первым делом был наложен запрет на выдачу выходцам из России разрешений для постоянного поселения в Восточной Пруссии и Померании. А в 1885 году канцлер Отто фон Бисмарк своим распоряжением выслал из прусских пределов свыше 40 тысяч наших соотечественников, предписав региональным властям принимать «самые строгие меры к воспрепятствованию [российским] рабочим переходить границу».

Вот только вследствие такой заботы о национальной безопасности сельское хозяйство Пруссии в ближайшую же уборочную страду едва не постигла катастрофа. И запрет пришлось снимать еще более срочным порядком, нежели он был наложен. В итоге, по данным российского историка Юрия Костяшова, численность прибывавших из России в Германию батраков на рубеже XIX-XX веков достигла нескольких сотен тысяч человек. По большей части это были крестьяне из Привислинского края Царства Польского, Литвы, Белоруссии, Украины и северо-западных русских губерний. «Они были заняты на полевых работах, устройстве и ремонте мелиорационных систем, работали на кирпичных и иных заводах, строили железнодорожные пути и шоссейные дороги», - пишет Костяшов.

Настала очередь Российской империи озаботиться подобным размахом трудовой миграции. В правительстве задумались, а не облегчается ли тем самым задача заграничных конкурентов и не страдают ли интересы отечественного земледелия? И теперь уже в Санкт-Петербурге стали поговаривать о возможности полного запрета перехода российских рабочих в пограничные немецкие провинции.

Европейские порядки

Однако, поразмыслив, от ограничительных мер решили отказаться. Во-первых, реализовать их на практике представлялось делом весьма затруднительным, а то и вообще невозможным. Во-вторых, не хотелось лишать людей шанса подзаработать за границей, коли уж на родине им такой возможности не обеспечили. Имелась и третья причина, которая при определенных обстоятельствах вообще могла стать основной. Если бы дошло до экономической войны (а такая возможность представлялась все более реальной), именно вопрос «русарбайтеров» мог бы послужить отличным рычагом воздействия на слишком ретивых германских конкурентов.

Между прочим, если кто-то из российских подданных, отправившихся на заработки в Пруссию, думал увидеть там молочные реки с кисельными берегами, то его ожидало жестокое разочарование. То есть юнкерское сельское хозяйство было и впрямь отлично организовано. Но вкалывать приходилось по 14 часов в день - буквально от восхода до заката. На завтрак и ужин отводилось по полчаса, на обед - час. Отдых только по воскресеньям и церковным праздникам, но последнее - только для лютеран и католиков. Зарплату выдавали еженедельно или раз в две недели из расчета 1,2-1,5 марки в день мужчинам, 0,8-1,3 марки подросткам и женщинам. Дополнительных ежедневных 50 пфеннигов накидывали в период жатвы.

Но и эти заработанные тяжким трудом деньги не всегда удавалось получить в полном объеме. Работодатели при каждом удобном случае норовили оштрафовать, а то и бессовестно обсчитать иностранных тружеников. И отстоять свои интересы тем было почти невозможно, поскольку в любых конфликтных ситуациях прусские власти неизменно принимали сторону сограждан, а пытаться судиться с прусскими помещиками… «Замучаетесь пыль глотать», как сказал гораздо позже российский президент.

Дипломатическое бездействие

Нет, конечно, в некоторых восточнопрусских имениях с россиянами и обращались вполне гуманно, и платили честно. Но это скорее можно было считать исключением. Прочим же юнкерам, как отмечал российский консул в Кёнигсберге в 1894-1896 годах Павел Мельников, «законы справедливости, по-видимому, совершенно неизвестны». Такая печальная ситуация не только сохранялась и позднее, но даже ухудшилась. «Положение русских сельских рабочих, ежегодно в большом количестве приходящих в Пруссию на заработки в летнюю пору, с каждым днем становится все более безотрадным и затруднительным», - сообщал в 1898 году другой российский консул Артемий Выводцев.

Обман начинался еще на стадии вербовки, когда агенты сулили наилучшие условия и множество льгот, но, прибыв на место, люди не получали ни того, ни другого. Поскольку письменные контракты заключались очень редко, о настоящем размере оплаты батрак узнавал, что называется, постфактум. Да и из этих невеликих, прямо скажем, денег «немец-мудрец» еженедельно вычитал определенную сумму в качестве залога на случай, если работник вздумает уйти раньше обусловленного в договоре срока. В тех же целях применялись и другие методы, как то: изъятие паспортов и личных вещей, задержка денежных выплат, бюрократическая волокита с выдачей необходимых документов и т. д.

Неудивительно, что русские консульства в Кёнигсберге и Данциге были завалены жалобами от россиян на бесчеловечное обращение с ними прусских работодателей, побои, скверный и скудный паек, на то, что ночевать приходится в хлеву вместе со свиньями, и прочие притеснения и обиды. После Первой русской революции 1905-1907 годов «русарбайтеры» немного воодушевились, начав смелее отстаивать свои права и требовать более активного содействия в этом деле от сотрудников диппредставительств. Однако, как констатирует профессор Костяшов, действенной и по-настоящему эффективной системы защиты интересов трудовых россиян за рубежом так и не удалось создать вплоть до Первой мировой воны.